Хемлок Гроув [любительский перевод] - Брайан МакГриви

Она рассматривала парня: самовлюбленный, неустойчивый, сверхчувствительный наследник огромной компании, выросший без должного родительского контроля, злоупотребляющий психоактивными веществами, и со склонностью к  гомоэротизму – было бы странно, если бы он не видел «всякие вещи».

– Я не могу знать, что это значит для тебя, – ответила она.

Он сгорбился и провел пальцем вверх и вниз по запотевшему стакану.

– Я могу вам помочь, – сказал он.

– Твое сотрудничество очень полезно.

– Я могу больше. Белая Башня. Уроборос – я могу выяснить что это. Мой отец построил это место. Мое имя Годфри.

– Имя – это просто имя, – сказала она.

Он слегка засомневался.

– Хорошо, что ты хочешь помочь, – произнесла она. – Это здорово. Но ты не можешь.

Она наблюдала за его неумелыми попытками утаить, насколько глубок его порез и насколько интимна его боль. Пока нет нужды ранить его сердце.

– Почему нет? – спросил он.

Она посмотрела в его влажные глаза с неподдельным состраданием. Она знала, что ему необходимо услышать; первый и фундаментальный принцип, на котором базируется вся ее подготовка, хотя маловероятно, что мальчик готов был услышать больше, чем она в годы своей вербовки, когда битва – важнее понимания, за что она ведется. Подростки. Как же она благодарна, что предназначена для чего-то другого –не материнства.

– Бог не хочет, чтобы ты был счастлив, он хочет, чтобы ты был сильным, – сказала она.

Первоначальный ответ Романа должен был вонзить отравленный зубец прямо в сердце этого высокопарного высказывания, но его язык онемел от внезапной неуверенности: что это было, самое дерьмовое промывание мозгов или самая важная вещь, которую он когда-либо слышал?

Она потянулась за своим значком. Оставаться здесь больше нет смысла: кроме боли, тут ничего не откопать.

– Роман, не представишь ли наших гостей?

Они оба обернулись: у входа стояла мама мальчика, держа в руках пакет с продуктами. Шассо выглянула в окно и увидела черный пикап. Еще минуту назад его там не было, его силуэт омываемый дождем, придавал сходство с неким древним монолитом. Мать стояла в белом велюровом спортивном костюме и солнцезащитных очках – абсолютно сухих.

– Могу я спросить о цели вашего визита? – вежливо поинтересовалась она.

– Есть некоторые нестыковки в моем расследовании, – ответила Шассо. – просто расставляю точки над «i».

– Больше ни слова, – сказала Оливия. – Мы, конечно же, очень рады помочь, чем сможем, в вашем расследовании. Всем, что угодно. Могу я предложить вам чая или, возможно, бренди? Снаружи сейчас не слишком приятно.

Шассо не могла представить себе более угрожающие климатические условия, чем улыбка, с которой эта леди предлагала ей остаться в Доме Годфри. Шассо извинилась и взглянула на Романа, и в этом взгляде отчасти была мольба.

Когда они остались наедине, Оливия взяла стакан Романа и отпила. Ее глаза опустились вниз, на мокрые круги на столике, которые она вытерла своим рукавом.

– Знаешь, – сказала она, – в этом доме есть подставки.

Он пробурчал извинения.

– Что с твоим лицом?

– Просто царапина.

Она грустно улыбнулась.

– Глупая обезьяна.

В этот момент зазвонил его телефон, Роман ушел в соседнюю комнату и ответил.

– Мэри в истерике, – сказал доктор Годфри. – А у меня тут просто цирк, и нет шанса вырваться. Есть идеи, куда могла подеваться Лита?

Он встал у окна, глядя наружу на дождь и деревья.

– Да, – ответил Роман. – У меня есть одна догадка.

– Ты приятно пахнешь, – сказала Лита. – Чем-то сладким, как щеночек.

Она сидела верхом на нем на диване, его рубашка была снята, но они все равно были еще одеты. Он провел пальцем вниз по ее руке.

Она вздрогнула и, улыбнувшись, сказала: – Гусиная кожа.

Ее палец проследовал вниз по волосам на его груди к животу, на который она положила ладонь. Его живот был волосатый и слегка выпуклый, как стакан, наполненный до краев.

– Расскажи мне, каково быть цыганом, – попросила она.

– Почему никто не замечает, что я еще наполовину итальянец? – удивился Питер.

– Точно, но кого это волнует! – сказала она в ответ.

Питер задумался.

– Однажды Николай поймал фею.

– В смысле, фею?

Он был раздосадован. – В прямом. Фею. Какой еще тут может быть смысл? – Он привстал. – Как-то летней ночью я был у него дома, мне было восемь или девять, и Ник сказал, что хочет мне что-то показать, выключил свет и дал мне банку с маленьким светлым пятном внутри. Я сказал: «Ник, это светящийся жук». А он ответил: «Приглядись получше». Так что я пригляделся, и это оказался не светящийся жук, там был человечек, девочка, не выше ноготка, с крыльями, как у стрекозы. И она светилась.

– Во что она была одета?

Питер вскинул брови.

– Я сказал, «Черт, Ник, где ты нашел ее?» и он ответил, что она просто летала под лампой на крыльце, вместе с молью. Сначала он попытался поймать ее руками, но она ужалила его.

– Феи жалят?

– Смеешься что ли? Феи страшнее даже, чем шершни.

Эта новость удивила ее.

– Что ты с ней сделал?

– Держал у себя какое-то время.

– И чем ты ее кормил?

– Мухами.

Она возмутилась:

– Милые феи не едят мух!

– Конечно едят. Ловят их прямо в полете и разрывают на части. Зрелище похлеще, чем тарантул, охотящийся на сверчков.

Она задумалась.

– Что с ней случилось?

– Она умерла. Они не живут долго в заключении. Однажды я увидел, что на дне банки лежала худая, бледная старуха. Ее крылья отпали. Сначала я подумал, что она просто спит, потому легонько встряхнул банку. Она была определенно мертва.

– Ты не хлопнул в ладоши?

Он взглянул на нее.

– Ну, это же фея, – сказала она. – Они волшебные.

Питер философски пожал плечами.

– Смерть – вот волшебство, – сказал он.

Лита молчала. Затем резко приблизилась и зависла над ним, лицом к лицу. – Прости, но такие вещи мне не по душе.

Он стянул ее футболку через голову, присоединив к своей, и, покусывая ее язык, сосредоточился на снятии лифчика. Ее груди свободно выпали из него, на коже остались следы от лямок. Она облегченно выдохнула. Питер провел рукой по ее животу.

– Ты серьезно?! – улыбнулась она.

Она переместила его руки на свою грудь и прижала своими ладонями. Удовлетворенно выдохнула. Питер рассматривал этот дар – его руки на ее набухших грудях – с двойственным чувством.

– Ты должна знать, я не очень подхожу для отношений, – сказал он.

Она удивленно посмотрела на потолок.